Встречный ориентализм
В этом эссе мне хочется поставить вопрос о гибких рамках репрезентации Калмыкии и ее столицы по воображаемой границе Восток – Запад, исследуя, как в республике и ее столице создается «встречный ориентализм» – эклектичный стиль, рассчитанный на ориентальные представления европейского человека. В своих рассуждениях я отталкиваюсь от теории ориентализма Эдварда Саида и размышлений о колониальности и постколониализме в России Мадины Тлостановой. В своей классической монографии Саид анализировал ориентализм, западные концепции Востока как «знак европейско-атлантической власти над Востоком», подчеркивая рукотворность таких культурных сущностей, как Восток и Запад. Для него Восток, так же как и Запад,– это идея, имеющая историю и традицию, образный ряд и свой собственный словарь, обусловившие их присутствие на Западе и для Запада [Саид: 12]. В итоге ориентализм стал системой знаний о Востоке, через который Восток проникает в западное сознание [Саид: 15]. Хотя Саид использовал примеры из арабского мира и ислама, он писал обо всём "Востоке", и многие его положения относятся и к другим «восточным» регионам, например к Калмыкии, которую называют «уголком Востока на Западе».
Развивая идеи Саида применительно к Кавказу и Средней Азии, Тлостанова ставит вопрос о сопротивлении: если ориентализм– это подчинение и создание неравенства, то сопротивляться этому можно поиском аутентичности, т.е. таких форм "подлинной" культуры, которые не подверглись "западному" изобретению и "ориенталистской" деформации. Обсуждая особое умножение колониальных идентичностей на Кавказе и в Средней Азии, Тлостанова [Тлостанова: 159], утверждает, что и сама Россия чувствовала себя перед Европой в некотором смысле Востоком и дала колонизовать себя западным знанию, философии, искусству. Прилагая эту мысль к локусу исследования, я условно называю Западом и Россию, и СССР, поскольку для калмыцкого народа «западные ценности» приходили в первую очередь из Санкт-Петербурга и Москвы.
Таким образом, Калмыцкая степь в XVII-XX вв. была не раз колонизированной: и Российской империей, и Советским Союзом.
Калмыкия как объект российского ориентализма
Ойраты появились в пространстве России в начале XVII в. Они не были завоеваны силой оружия, а добровольно прикочевали в Западную Сибирь. Россия в это время переживала политический кризис после поражения в Ливонской войне и экономическую разруху. Из Сибири ойраты переместились и заняли неосвоенные степные просторы между Волгой и Яиком. В русских источниках они упоминаются как калмыки. Со времен великого переселения народов это была последняя волна кочевников, которая прибыла из Азии в западном направлении.
Монголоидная внешность оказалась экзотикой для россиян, и со временем стало принято иметь крепостных калмыцкого происхождения, которых покупали в детском возрасте и держали при аристократических дворах, где «в XVII в. была мода на калмычат, как до того на арапчат» [www.nearyou.ru/argunov/0ar.html] , а также уродцев и редких животных. Яркой иллюстрацией той моды является известная работа П.Аргунова «Портрет калмычки Аннушки» (1767), воспитанницы В. А. Шереметевой, или портрет калмычки Буясты О.Кипренского. Как по другому поводу замечает М.Тлостанова, эти ориентальные изображения показывали варвара, который, согласно Н. Мальдонадо-Торресу, «в модерности как бы обретает новые коннотации — он становится расиализированным иным и эта расиализация как раз и отмечена радикальным сомнением в человеческой природе иного. Соответственно и легитимация проекта колонизации основывалась на сомнении или скептицизме, который помогал европейскому «я» самоутвердиться. Манихейский мизантропический скептицизм проявлял скепсис… по отношению к человеческому статусу рабов и порабощенных народов»[Тлостанова[L1] : 92].
После портретов Тропинина и Кипренского хочется напомнить и о небольшой гравюре европейского художника, известного как Федор Калмык. Найденный казаками в трехлетнем возрасте, мальчик был подарен Екатерине Второй, которая передарила его (как передаривают ненужные пустяки) своей матери. Он получил образование в Италии, а жил и работал в основном в Карлсруэ и Баден-Бадене. Эта гравюра-автопортрет, хранящаяся в отделе рисунка и гравюры Британской библиотеки, изображает немолодого калмыка в экзотической шапке. Кроме несомненной художественной ценности, потрясает текст, сопровождающий автопортрет, которым описал себя и свою жизнь немолодой художник:
Федор, калмыцкий раб, подаренный здравствующей императрицей своей матери маркграфине Баденской и из-за способностей к искусствам посланный оной в Рим учиться рисунку и гравюре, ныне он проживает в Карлсруэ и заслужил славу умного художника. (Перевод с англ. автора)
Это самоописание художника, в котором он указал о себе самое главное – калмыцкий раб, написано им по-английски, и вместо мягкого крепостной четко прописано slave.
Колониальное отношение к калмыкам, как и к другим инородцам, бывшее общим местом в жизни русского общества, проявлялось и в литературе. В стихотворении «Калмычке» А.С.Пушкина героиня представлена как неполноценное, некультурное существо, сконструированное из негативных коннотаций: не лепечет по-французски, не восхищается Сен-Маром, не ценит Шекспира. В своем «Путешествии в Арзрум» он писал:
Молодая калмычка, собой очень не дурная, шила, куря табак. Лицо смуглое, темно-румяное. Багровые губки, зубы жемчужные. Замечу, что порода калмыков начинает изменяться — и первобытные черты их лица мало-помалу исчезают. Я сел подле нее [Пушкин 1940, кн. 2, 1028].
Пушкин отмечает, что «порода калмыков начинает изменяться», значит, он не раз видел «калмычат» при столичных дворах и замечает динамику от «первобытности» (дикая краса) к цивилизации. Но и в таком еще далеком от культуры виде она привлекательна для русского поэта как сексуальный объект, как раз на те полчаса, что запрягали лошадей. Тем не менее тот факт, что великий поэт уравнивает простую калмычку и русскую дворянку (пусть в своем мужском потребительском отношении), казался калмыкам в советские годы лестным и не раз был отражен калмыцкими художниками.
Пушкин написал немало "ориенталистских" вещей о Кавказе и Крыме, но калмыки явно занимали его воображение и выделялись в особую категорию ориенталистских образов (здесь знаменитое "И друг степей калмык", и калмыцкая сказка о Вороне в «Капитанской дочке» и проч.), видимо, из-за экзотической внешности, но несомненно также потому, что они были ближе (при каждом большом дворе) и лучше известны.
Другой известный пример из русской литературы – роман И.Лажечникова «Ледяной дом», в котором исторически достоверно описывается «потешная женитьба» придворного шута князя М.А. Голицына на шутихе А. Бужениновой 6 февраля 1740 г. Женитьба князя-отступника Голицына на низкорослой, колченогой и чернявой шутихе была наказанием ему за переход в католичество для женитьбы на итальянке, вместо которой он вступал в брак с крещеной калмычкой. Свадебный поезд был устроен так, что молодожены сидели в специальной клетке, закрепленной на спине слона, а брачная ночь проходила в настоящем ледяном доме при температуре -35 С, и новобрачным разрешено было покинуть дом только в 8 утра. Авдотья Ивановна Буженинова, карлица Анны Иоанновны, уже до того потеряла имя, данное ей при рождении, приобрела русское ФИО и жила при дворе на потеху императрице, которая такое важное событие в жизни крепостной превратила в фарс и пытку, отказывая в самом человеческом статусе: что поделаешь – не повезло бедной: мало того, что из инородцев, но и крепостная, и карлица, так что в клетке самое место, подобно дикому животному. Трагической оказалась и ее семейная жизнь – через три года брака она умерла вторыми родами[ См. Бердников[L2] ].
За этими примерами, проявившимися в русской культуре, за несколькими человеческими судьбами остались факты из российской и калмыцкой истории: существенное сокращение земель под пастбища, политика христианизации, исход калмыков 1771 г. и последовавшая за этим ликвидация Калмыцкого ханства.
Калмыцкая автономия как советский проект
Советское колониальное управление сопровождалось нациестроительством и политикой коренизации, призванной воспитывать административную и политическую элиту из числа местного населения в системе ценностей ВКПб. Национальная политика в Калмыкии, как и в других республиках, было противоречивой. С одной стороны, много делалось позитивного: был построен первый в Калмыцкой степи город Элиста, созданы системы здавоохранения, школьного образования и проч., с другой стороны, насильственная модернизация сопровождалась культурными утратами и демографическими потерями, вынужденной сменой кочевого образа жизни и всей экономики, уничтожением буддийских храмов (более ста) и старых рукописей, тройной сменой типа алфавита. Брюс Грант на материале Южного Кавказа сформулировал эту политику между Россией и союзными республиками как отношения «пленника и дара»: положение пленника усугубляется односторонними дарами со стороны России в области экономики, в сфере образования и проч.в ответ пленник должен предоставить свои ресурсы, символические (делегировать суверенитет) или экономические, человеческие[см. Bruce Grant[L3] ].
Та же колониальная практика требовала унификации в именовании населения – вводились фамилии, которые до укрепления советской власти в Калмыцкой степи отсутствовали. Было имя собственное и имя отца в притяжательном падеже, соответственно у сына и отца были разные отцы, и разобраться с этим человеку со стороны было непросто. А когда за каждой семьей закрепили фамилию, проверять списки, учитывать и контролировать население самого дальнего кочевого хотона мог любой командированный из Элисты или Астрахани.
Примеров, когда калмыцкие имена становились «русскими», немало начиная с женского имени Елизавета или Эльза, как записано у многих девочек в метриках, вместо настоящего имени Ѳльзәт или Ѳльзә, означающего узел счастья, один из восьми символов буддизма. Язык официальной документации, русский, не мог передать фонетических особенностей калмыцкого языка; так и появлялись в Калмыкии носительницы «немецкого» имени Эльза, мои тезки. Но кроме официального языка документов существовал и перечень личных имен, согласно которому вписывались имена в документы в отделах ЗАГСа по всему союзу. Для этого надо было просто найти похожее «русское» имя и вписать его вместо выбранного калмыцкого: так Аркад становился Аркадием, Дава – Давидом, Альвн – Альбиной.
Успешная и жестокая советская модернизация Калмыцкой степи, ликвидация безграмотности на русском языке, обучение в русскоязычных школах и вузах, наконец, депортационный опыт выживания сделали из калмыцкого населения во многих вопросах носителей доминирующих российских взглядов, в том числе касающихся общих представлениий о Востоке.
Годы депортации (1943-56), ставшие школой выживания, также научили калмыков, что русские имена и фамилии, знание русского языка облегчают жизнь, а добиться чего-то в жизни можно только лояльностью к ценностям государства и сверхусердием в их демонстрации.
Выселенных в Сибирь калмыков на местах встречали со страхом, потому что железнодорожные составы сопровождались слухами, что «везут людоедов». Это обвинение было не просто метафорой, а классическим проявлением колониального отношения к «дикарям», которое позволяло в свое время первым европейским колонизаторам безнаказанно творить с туземцами зверства и избегать порицания за жестокость в своей метрополии, потому что лица, нарушившие один из трех основных запретов, позже сформулированных Фрейдом, – на убийство, инцест и каннибализм, исключаются из человеческого общества как несущие ему прямую угрозу [Гучинова 2005: 191].
После ХХ съезда КПСС была восстановлена Калмыцкая автономия и принимались меры по восстановлению республики. На обучение в столицу были направлены будущие специалисты в разных сферах культуры и образования. В области профессионального искусства политика оставалась колониальной: национальные формы в наиболее визуализированных видах искусства – архитектуре, скульптуре и живописи Министерством среднего специального и высшего образования СССР не предусматривались. Калмыцкие зодчие, художники и ваятели учились в российских учебных заведениях по канонам европейского классицизма, и все народные изобразительные и архитектурные традиции, преимущественно связанные с религиозным каноном, не столько калмыцкие, сколько буддийские, оставались за гранью их профессионального обучения. Даже исполнители калмыцкой протяжной песни, чтобы закончить образование, должны были учиться в консерватории по классу «народное пение», где их обучали совершенно иным канонам русского народного пения.
Советская политика конструировала "национальности" и "национальный" колорит. Визитной карточкой народов были фольклорные ансамбли, имевшие государственное финансирование. Государственный ансамбль народного танца и песни калмыков назывался «Тюльпан». Его репертуар был смешанным, кроме калмыцких песен обязательно исполнялись песни и на русском языке, среди танцоров и музыкантов ансамбля обязательно были одно-два лица славянской внешности. Более всего специалистам бросалась в глаза неаутентичность народного костюма, часто объединяющего женскую прическу и девичье платье или другие несовместимые эленменты костюма. Женские сценические платья, как правило, шились из красного или желтого шелка, хотя оба цвета в традиционной культуре были табуированы для мирян, оставаясь прерогативой одежды священников. Автором эскизов была московская художница Жозефина Буль, чье мнение , во что будут одеты калмыцкие артисты, было решающим [см. Буль].
Фенотип и пределы конструктивизма
Будучи представителями монголоидной расы, калмыки в течение долгих лет проживания вдали от исторической родины приобрели некоторые признаки метисации. Это вторичные признаки, заметные специалисту или самим носителям культуры
Однозначно красивыми считались дети от смешанных браков калмыков с немонголоидами: такой ребенок казался привлекательнее и монголоида в чистом виде, и европеоида. Этих детей называют «балдыр» (смешанные) и если про кого-то скажут «балдыр(ка)», то под этим подразумевается исключительно внешняя привлекательность. До сих пор, когда обсуждается возможная свадьба смешанной пары, доводом в ее пользу всегда служит уверенность, что «дети зато будут красивые». Возможно, изменение представлений о стандартах красоты в калмыцком обществе в сторону доминирующего славянского большинства отражает состояние общества как нестабильное или переходное.
Идеал современной красавицы в представлении молодежи соединяет в себе японское лицо с европейским телом. Среди калмыков в ХХ в. утвердились представления о красоте, ориентированные на фенотип с европеоидной примесью. Чем меньше у человека в настоящее время выражены типичные монголоидные черты, тем он привлекательнее. Тенденцию включения в идеальные женский и мужской образы антропологически контрастных черт среди калмыков в объеме, заметно превышающем соответствующую реальную частоту в выборке, подтверждают исследования физических антропологов [Халдеева: 204-205].
Высокая доля смешанных браков, представления о красоте, в которых отражены метисованные признаки, свидетельствуют о приоритете западных ориентиров. Но фенотип калмыков, привязанный к Востоку, побуждает создавать образ народа из «цивилизованной Азии» – народа со своей государственностью, письменностью, буддийской культурой, образ, который продолжает развиваться. Это влияние взаимное: меняющийся имидж народа в свою очередь влияет на сам народ, который старается больше соответствовать изменениям образа.
Присущий калмыкам фенотип является одним из самых существенных факторов фиксации этнической идентичности. Если даже татары, проживающие в Санкт-Петербурге, считают невозможным сменить этническую идентификацию из-за различий в физическом облике [Конструирование этничности: 45], то что же говорить о калмыках, представляющих классический монголоидный расовый тип. Если признавать, что центральным моментом в анализе феномена этничности является этническая граница, определяющая группу [Тишков: 53], то именно фенотип является важнейшим маркером калмыцкой этничности, визуальным признаком "восточности", который не "спрячешь", поэтому вокруг него развиваются свои дискурсивные стратегии и практики, в том числе подчёркивания экзотики опять же для "европейского взгляда". О своей внешности человек может на время забыть, но она на виду у окружающих.
В то же время у ряда восточных народов дети, только один из родителей которых коренной национальности, не воспринимаются в этнической среде как полноценные. Так, в Монголии тех, кто был наполовину монгол, а наполовину китаец или русский, с 50-х гг. стали называть уничижительным словом «хурлиц-эрлиц», несущим в себе коннотации инакости, нечистоты, опасности. Этимологически это слово обозначает гермафродит, а также помесь домашней собаки или кота и дикого животного [Bulag : 137–140] . Подобное неприятие полукровок существовало и в Японии, таких людей называли полуяпонцами (han-japa), их четко маркировали как людей «ни то, ни се», и «полноценные» японцы относились с ним с предубеждением и дискриминацией [Tierney: 147–148.]. Видимо, позитивное отношение в калмыцком обществе к балдырам связано с тем, что в республике в отличие от Японии и Монголии не сложился постколониальный дискурс.
Примеры, когда люди в смешанных обществах, особенно в диаспоре, стремились жить по культурным законам большого общества, отказываясь от своей прежней идентичности, встречаются повсюду. Тех калмыков, кто родился в США и не говорил по-калмыцки, полностью восприняв образ жизни белого среднего класса, представители калмыцкой общины в США иронично сравнивали с бананами, у которых также кожа желтая, а содержание – белое.ВВеликобритании выходцев из Индии, предпочитавших жить, как британцы, их бывшие соотечественники называли кокосами. Французы, уроженцы Антильских островов, также встречались с тем, что цвет кожи мешал окружающим воспринимать их как французов, несмотря на их полную интеграцию во французское общество; эта проблема была сформулирована Францем Фаноном как «черная кожа, белые маски» [Fanon 2007]. Фенотип и фамилия как маркеры этничности становятся барьером для ассимиляции и тех московских армян, которые прожили всю жизнь в Москве, не знают ни одного слова по-армянски и не бывали в Армении, «числятся по паспорту армянами, хотя не только по культуре, но по самосознанию являются русскими. Но как объяснил ситуацию один из них, «если я подойду к зеркалу и скажу самому себе: Ну, здравствуй, Феликс Фердинандович Хачатурян — русский, то я просто упаду со смеху»[Тишков 1997: 59].
Если в постсоветских идентификациях калмыцкая элита искала культурные решения, связанные с Востоком, то что касается внешности, ей хотелось быть более «западной» хотя бы в рамках такого очевидного ограничителя в конструировании идентичности, как фенотип.
Поиски нового образа Элисты
В постсоветскую эпоху калмыки стали субъектами российского ориентализма, создавая сами на свой вкус образ восточного народа.
Элиста подобно городам России и Европы со средневековой историей получила свой герб и флаг. Официальное описание и толкование создаваемой калмыцкой геральдики, новых архитектурных решений и памятников, придание новых смыслов значимым в идентификационной стратегии артефактам создали жанр особого официального нарратива, представленного на сайте мэрии города.
Герб города Элисты представляет собой геральдический
щит, состоящий из трех цветных полей. Красная часть поля –это выполненные в восточном стиле символические ворота, на фоне которых
написано название города «Элиста». [ http://gorod-elista.ru/doctoprim]
В описании упоминается метод –восточный стиль как способ репрезентации народных символов. Это уточнение как раз и есть свидетельство искусственности восточного, стемления к нарочитой стилизации «под Восток». При этом каноны западной культуры для авторов естественны: даже форма геральдического щита восходит к тяжелым средневековым рыцарским аналогам и далека от легкого круглого щита монгольской конницы. Белый шелковый шарф хадак визуально напоминает пергаментные свитки Западной Европы, а двери кибиток закрыты, что бывало только во время тяжелой болезни, родов или смерти хозяев. Конструирование традиции [Е.Hobsbawm and T. Ranger (eds.)] произвольно оперирует цветовой символикой и историческим воображением. Такое же незнание традиции и неосознанное воспроизведение западных культурных стандартов проявляется в изобретении городского флага. Так конструировала свой «восточный стиль» элистинская элита, собирая бренды из того, что было в воображении.
Безликая в советские годы Элиста в постсоветские годы стала стремительно меняться, и поиски нового образа стали целенаправленными. Вызовы времени требовали специфичных архитектурных решений. Для гостей столицы, для руководителей мультикультурного государства надо было демонстрировать самобытность народа, которая непременно должна была быть отражена в образе города. В итоге Элиста стала преображаться и появились формы архитектурытибето-монгольского образца. Центральную площадь им. Ленина с двух сторон закрыли Золотыми Воротами и Аркой, похожими на конструкции чайна-таунов американскихмегаполисов. Подобных построек не существовало в калмыцкой культуре, и переводчикам было трудно перевести «золотые ворота». Так как в калмыцком языке слово «ворота» отсутствует, в итоге получилось «Алтн Босх» («Золотое Строение»).
Визитной карточкой столицы являются «Алтн Босх» – Золотые Ворота. На центральной площади в семиярусной позолоченной ротонде установлен кюрде – молитвенный барабан, по буддистской традиции горожане и гости молятся и поворачивают барабан по часовой стрелке, тем самым очищая карму и накапливая заслуги [сайт калмыцкой туристической кампании «Спутник»].
Нередко можно услышать фразу, с которой начинается документальный фильм о Калмыкии «Восток в Европе», о том, что в Элисте на каждом шагу можно искупить все грехи и загадывать заветные желания. Духовное очищение здесь преподносится не как длительная нравственная работа, а как автоматическое следствие того, что человек пройдет под Золотыми Воротами. Буддизм во многом воспринимается с внешней стороны, поверхностно.
В семиотическом центре города – на площади Ленина вместо перенесенного памятника Ленину стоит Пагода Семи дней, утверждая что место коммунистической идеологии в обществе стал занимать буддизм. В Элисте получают распространение архитектурные формы, сконструированные из элементов «классического Востока» с ориентацией на внешний, то есть европейский, мир. Особенно это важно для правящей элиты, которая создает в Элисте культурные бренды, используя известные буддийские символы и черты «классической» восточной архитектуры, создавая «уголок Востока на Западе», решая этим задачи своей легитимизации.
Повестку дня постсоветского архитектурного периода власть формирует через возрождение досоветской традиции. Единственный сохранившийся Хошеутовский хурул после восстановления республики оказался на территории Астраханской области и находится в плачевном состоянии. Он был построен к столетней годовщине победы русского оружия над армией Наполеона, в память об участии в ней трех калмыцких полков. Но для нас имеет значение, что этот важный и один из немногих стационарных храмов был сооружен под впечатлением от Казанского собора в Санкт-Петербурге и в его облике использована модель В.Н. Воронихина, дополненная элементами тибетской культовой архитектуры. Совсем по-другому, но так же походил на православную церковь знаменитый Дунду-хурул в Малодербетовском улусе [Калмыки: 146]. Как мы видим, в ХIХ в. престижно было возведение храмового здания, не тибетского в своей основе, а европейского образца.
В отличие от Бурятии и Тывы, где монастыри в советские годы работали, в Калмыкии вся религиозная жизнь ограничивалась частной внутрисемейной сферой. Для постсоветской республики построение храма оказалось одним из первоочередных дел.
В 1996 г. был построен буддийский храм Святая обитель теории и практики школы Гелукпа, реализовавший одно из основных предвыборных обещаний первого президента Калмыкии К.Илюмжинова в избирательной кампании1993 г. Строительство «самого крупного в Европе буддийского монастырского комплекса» было одним из важных символических обязательств перед народом. Созданный в традициях строгой тибетской архитектуры, он и расположен в тихом местечке недалеко от Элисты, как и положено монастырю, но его «не видно» из Элисты. Своей удаленностью от городской суеты он как бы выпадает из политического пространства. Тогда возник проект возведения нового храма в центре города, больше и красивее. К тому же побуждали примеры из Москвы (храм Христа-Спасителя) и столиц других республик (Мечеть Кул Шариф в Казани).
Храм «Золотая обитель Будды Шакьямуни» (2005) был построен в рекордные сроки – за год, несмотря на то, что добротное здание авральным образом не ставят. Однако он стал самым значимым строением в Элисте и теперь позиционируется как «самый крупный в Европе буддийский комплекс». Силуэт золоченого храма, построенного на искусственном холме, зримо утверждает «присутствие» официальной власти.
В то же время очевидно, что для всех построенных в республике храмов нет соответствующего персонала, ведь возвращение религии в общество начинается не с помещения, а с фигуры священника, которых в республике остро не хватает. Как говорили староверы, церковь не в бревнах, а в ребрах [Лотман 2001:680].
Возможно, поэтому функции храма расширились – формируется культурный центр, ориентированный не только на узко духовные практики, но и на просвещение и пропаганду восточной в широком смысле культуры: здесь создан музей буддизма, работают библиотека, центр традиционной медицины [Калмыки: 505]. Приглашенные монахи читают лекции о буддизме, проводятся ритуалы создания песочной мандалы, а также семинары по восточным единоборствам, устраиваются этно-рок-фестивали. В 2009 г. был организован фестиваль с участием звезды российского рока Бориса Гребенщикова, фигура которого также привлекала элистинцев в хурул.
Утром 12 июня в Центральном хуруле прошел молебен под руководством шаджин-ламы Калмыкии Тэлу Тулку Ринпоче. В качестве почетного гостя рядом с ним сидел Борис Гребенщиков. Возможно, что еще и присутствием знаменитости объяснялось то, что в этот час храм не смог вместить всех желающих [ сайт турфирмы КалмыкияТур].
Другой формой общения служителей храма с элистинцами стало кино. Вместе с московским фондом «Сохраним Тибет» хурул Золотая обитель Будды Шакьямунисоздал киноклуб «Дхарма без границ», который организует как регулярный просмотр кинофильмов на буддийскую тему, так и фестивали. Преобладающее число фильмов, включенных в программу кинофестиваля, снято европейцами или американцами. Снова мы видим, как обращение к «восточности», к буддизму происходит через западных трансляторов, режиссеров из Европы и США и переводчиков из Москвы.
Храм Золотая обитель стал главным строением города, растиражированным на всех календарях и рекламах. Например, рекламный плакат автобусного сообщения Элиста –Москва изображает автобус на фоне этого храма и московского Кремля. Храм полюбился элистинцам, и его стали называть Золотым хурулом или Центральным хурулом, подчеркивая его роль в иерархии градостроений. В отсутствие градостроительных традиций буддийская конфессиональная архитектура становится безальтернативным брендом Элисты, его визитной карточкой.
Конечно, новый образ Элисты производит впечатление на гостей столицы. Вот отрывок из дневника неизвестного блоггера с сайта вольных путешественников России.
Элиста – абсолютно сюрреалистический город. Десять лет назад там не было ничего, кроме степных пейзажей. С тех пор президент Калмыкии Кирсан Илюмжинов дал деньги…на строительство двух буддийских храмов, множества буддийских артефактов, городской скульптуры – по количеству скульптуры на единицу площади Элиста, по всей видимости, занимает первое место в России, полную перепланировку города…Элиста сейчас позиционируется, причем совершенно по делу, как столица европейского буддизма и как мировой шахматный центр [Форум клуба вольных путешественников].
Город стал воприниматься иначе и соседями. Ростовское туристическое агентство как новинку сезона 2010 г. предлагает тур «Элиста - Восток, который рядом" (сайт Альбион-тур). Получается, что хотя Элиста - давняя соседка Ростов-на-Дону, открытие, что Элиста - это Восток, а до этого, значит, была Западом, как и другие города юга России, было сделано ростовчанами только в 2010 г.
Встречный ориентализм
Калмыкия оставалась колониальной окраиной в течение нескольких столетий и успешно встроилась в колониальную структуру Российской империи и СССР. Теперь республиканская элита сама становится субъектом российского ориентализма и создает образ народа в знакомой ориенталистской схеме. Создается «встречный ориентализм» – эклектичный стиль, рассчитанный на ориентальные представления европейского человека. Отлученные в советские годы от религии, от старого письма и культурного наследия на этом письме, калмыки получали образование на русском языке в формате советских ценностей, становясь во многом носителями западно-ориентированных взглядов, и иначе представлять Азию не могли. Так же как и собственно Восток, Элиста подверглась «ориентализации не только потому, что открылся ее «ориентальный характер», но также и потому, что ее можно было сделать ориентальной» [Cаид: 14] и что тоталитаризм, по словам М.Рыклина, – это спектакль, создаваемый для внешнего мира, реальность которого определяется именно этим пространством взгляда [цит. по: Жеребкина: 54 ].
Сама формулировка поставленной властью задачи – создать из Элисты уголок Востока на Западе – говорит об искусственности создаваемого объекта. Коннотация слова уголок отсылает сознание к практикам искусственного средоточения идеологии (например, Красный уголок в воинских частях), растений или животных (зеленый или живой уголки в школах).
Будучи главой РК (1993-2011) Кирсан Илюмжинов заявлял и о планах создания Джангарлэнда, парка аттракционов, основанных на элементах калмыцкой народной культуры. Этот проект напоминает ныне действующий Центр полинезийской культуры на Гаваях или национальный парк «Англия», описанный в романе Джулиана Барнса «Англия, Англия», в котором демонстрация символов идентичности на потребу туристам принимает такие формы, что сама страна становится придатком и материалом к успешному коммерческому проекту – собиранию всего подлинно британского на одном острове Уайт [Барнс 2000]. В ней даже настоящий король работает и получает заработную плату за исполнение роли короля паркового. Так что примеры того, как образы исчезнувшей аборигенной культуры приносят доходы хозяевам, которые имитируют автохтонность и подлинность культуры (Гаваи), или того, как желание заработать на симулякрах культурных символов доминирует над решением подлинных проблем народа, перед нами присутствуют как пример или предостережение.
Находясь в локусе между Европой и Азией, калмыки некоторое время предпочитали воображать себя европейцами. Эмигранты первой и второй волны смогли получить право на въезд в США, представляя себя как народ, который давно культурно интегрирован в русскую (европейскую) культуру и только происхождением связан с Азией, как например, финны или венгры [Гучинова 2004:147].
Современные калмыки предпочитают акцентировать уже не только «европейскость», но и восточность. Советская унификация делала привлекательной возможность возвращения к калмыцким традициям как восточным. Тем более что убеждения в биологической основе этничности, господствовавшие в советских общественных науках, увязывали культурные факторы с фенотипом.
Однако далеко не всем элистинцам пришлись по душе пагоды и ворота, некоторые воспринимают их как наносную «китайщину», калмыкам чуждую. Как получилось, что в ситуации, когда критерии отбора значимых памятников и зданий стали в целом свободными (не зависели от решений партии и правительства), Элиста начала застраиваться «китайщиной»? Может, вторичным Востоком России быть и неплохо, но привлекательнее обращаться к «настоящему» (первоклассному, европейскому) Востоку — Китаю? Или возможно, что, так же, как на Западе практически вся архитектура оказалась под влиянием греко-римской стилистики Палладио, на Востоке Большим стилем стали образцы китайской архитектуры и другого выбора не было? Хотите уголок Востока? Вот вам пагоды, буддийские храмы, ступы (Фото 12).Поиски особого восточного урбанистического образа имели и другую перспективу. Этот выбор зависит от финансовых возможностей и интеллектуальных притязаний градосторителей. Оба фактора в постсоветском контексте были скромными и был выбран ретро-стиль китайско-тибетской храмовой архитектуры XIX в.
В то же время местная ориентализация была и реакцией и на русификацию и на советскую безликость и поиском новых постсоветских идентификаций. В 1994 г. таким шагом стали так называемый «отказ от конституции в РК» и замена ее на «Степное Уложение», которую предпринял президент К.Илюмжинов в 1994 г. Степное уложение – это русское название, под которым стал известен свод законов Ики Цааджин бичиг, который калмыцкие феодалы одобрили в 1640 г. как единый кодекс, объединяющий все три ойратских ханства. Этот документ стал широко известен в русских переводах К.Ф.Голстунского, который и назвал свод Степным уложением. Именно в русском переводе историческое название получило вторую жизнь. Принятый в 1994 г. основной закон в РК сохранился в прежней форме, в полном соответствии с законодательным регулированием в РФ, но под другим (степным) названием. Снова мы видим, как восточное по названию явление оказывается европейским (конституция) по существу. Но эта «восточность» не является всего лишь внешним оформлением, она, как и всякая форма, содержательна, что подтверждается датой принятия – 5 апреля, днем рождения К.Илюмжинова. Теперь это красный день календаря, такой же государственный праздник в РК, как и день рождения императора в Японии.
Ориентация на Восток, в ориенталистском сознании всегда деспотичный, пассивный и коррумпированный, хорошо вписывается в современный политический контекст, в котором фигура главы РК Илюмжинова противоречила западным ценностям: демократическим процедурам отчетности перед избирателями за выполнение предвыборных программ, прозрачности выборного процесса и проч. Зато биллборды с образами Илюмжинова, особенно выполненными в «ханском» стиле, идеально вписываются в структуру «встречного ориентализма», становящегося своего рода охранной грамотой от возможных упреков из Кремля, переводя недемократичные элементы управленческой сферы в русло «народной традиции» и «ориентальной специфики». Фото 13. Применяя тактику «встречного ориентализма», власть как бы наряжается в восточные одежды, будто ностальгически вспоминая былую колониальность в порядке извинения за настоящее положение дел.
В то же время скудость местных природных ресурсов и ничтожный процент населения республики в рамках российского электората, так называемая депрессивность экономики республики делают фразы о суверенитете РК типовой политической риторикой, как и для многих бывших автономий СССР. Экономическая зависимость республики от центра также соответствует ориентальным характеристикам как зависимым, женским, то есть экономически несамостоятельным, практически иждевенческим. Не случайно именно К.Илюмжинов первым в РФ отказался от формулировки своей должности «президент РК» (в стране должен быть один президент) и продолжал руководить республикой в должности «главы Республики Калмыкия».
Прекрасной возможностью еще раз показать верность России стала 400-летняя годовщина добровольного вхождения калмыков в состав России, которая широко отмечалась в Элисте в 2009 г. Девизом торжеств стали слова «Калмыкия – моя Родина, Россия – моя душа». Характерно, что выбор организаторов торжеств остановился на такой формуле, в которой именно душа, духовная сущность относятся к России, имеют западную основу. Известно, что отношения между колонизатором и колонизированным рассматривались аналогично пониманию соотношения души и тела или разума и тела. Вплоть до сегодняшнего дня рассуждения о теле и духе или теле и разуме используются как модели для трактовки отношений колонизированных и колонизаторов или мужчин и женщин, особенно, женщин не белых» (Maldonado-Torres 2007: 252. Цит. по: Тлостанова 2009: 91).
Возможно, именно лояльность по отошению к России исключает попытки коммеморации Чингис-хана, культовой фигуры для всех народов «монголосферы». О том, что создатель монгольской империи популярен среди калмыцкого населения, говорит и распространенное мужское имя Чингис; почти в каждом классе есть мальчик с таким именем. Но героика на тему Чингис-хана входит в противоречие с историческими представлениями о формировании российской государственности в борьбе с татаро-монгольским игом, где фигуры Чингис-хана и его внука Бату находятся во вражеском стане. Поэтому Чингис-хан среди героев монументальной пропаганды отсутствует.
Cозидаемый образ города напрямую зависит от вкусов и желаний властной элиты, «для которой этническая идентичность сама становится ресурсом состязательности» [Тишков 1997: 53]. Экзотизация Калмыкии и Элисты как ее столицы важна для политической элиты республики, подчеркивая право региона на особость, на возможность быть и оставаться выделенной в полноценный субъект Российской Федерации, число которых может сокращаться, и слияние Агинского бурятского автономного округа и Читинской области в Забайкальский край в 2008 г. тому пример и предостережение. Но восточность, проявившаяся в облике Элисты, – это сконструированная восточность, какой она воображается сообществу с восточной внешностью и восточной культурой в прошлом. Не четыре столетия нахождения в европейской части России, но политическая история и модернизация ХХ в. влияли на калмыков, приглашая или вынуждая двигаться то в сторону Запада, то в сторону Востока.
Библиография
Барнс Дж. Англия, Англия. Пер. с англ. Москва. 2000.
Бердников Лев Квасник-дурак/Новый берег. 2008, № 22 http://magazines.russ.ru/bereg/2008/22/be25.html
Буль Ж. Калмыцкий костюм и сцена. Элиста. 1993.
Гучинова Э. Улица Kalmuck road. История, культура и идентичности калмыцкой общины США. СПб. Алетейя. 2004.
Гучинова Эльза-Баир. Помнить нельзя забыть. Антропология депортационной травмы калмыков. Ibidem-Verlag. Stuttgart. 2005
Жеребкина И. Феминистская интервенция в сталинизм или Сталина не существует. Спб. 2006.
Калмыки. Серия Народы и культуры. М.Наука. Отв. Редакторы Э.П.Бакаева, Н.Л.Жуковская. 2010.
Конструирование этничности. Этнические общины Санкт_Петербурга. СПб.,1998
Лажечников И. Ледяной дом.М. Азбука-классика. 2009.
Лотман Ю.М. Архитектура в контексте культуры / Семиосфера. СПб, Искусство-СПБ. 2001.
Малькова В.К,Тишков В.А. Антропология историко-культурных брендов территорий, регионов и мест. / Культура и пространство. Кн.2. Историко-культурные бренды территорий, регионов и мест. Под ред.В.К.Мальковой и В.А.Тишкова. Москва. 2010.
Пушкин Путешествие в Арзрум. Собр. Соч.. 1940, кн. 2.
Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. Спб. Русский мир. 2006.
Сайт калмыцкой туристической кампании «Спутник» http://kalmspu.ru/?page_id=7
Cайт туристической кампании КалмыкияТур http://www.kalmykiatour.com/2007/ -grebenshikov-in-kalmykia/,
Cайт Рябова О. http:// cens.ivanovo.ac.ru/olegria/gendernoe-izmerenie-natsionalizma.htm
Сайт Ростовской турфирмы www.albion-tour.ru/item/KALMYKIYA---Novinka-sezona-2010-goda.
Тлостанова М.Деколониальные гендерные эпистемологии. М.2009.
Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997
Форум клуба вольных путешественниковhttp://allplanet.ru/forum/index.php/topic,4473.0.html
Халдеева Н.И. Антропоэстетические исследования в теории и практике / Мужчина и женщина в современном мире: меняющиеся роли и образы. Т.1. М. 1999.
Bruce Grant The Captive and the Gift: Cultural Histories of Sovereignty in Russia and the Caucasus. By Bruce Grant. Ithaca and London:CornellUniversity Press, 2009
Hobsbawm, E. and T. Ranger (eds.). 1983. The Invention of Tradition. Cambridge:CambridgeUniversity Press.
Bulag Uradyn E. Nationality and Hybridity in Mongolia. Oxford, 1998.
Ohnuki_Tierney E. The Monkey As Mirror: Symbolic Transformations in Japanese History and Ritual. Princeton, 1987